Автор: Пальцев Ю.Е., юрист Европейского Суда по правам человека, магистр права

Статья опубликована: Судебные ведомости. 2016. № 2-3. На сайте pro-sud-123.ru статья размещена с согласия редакционной коллегии названного журнала.

I.  Возникновение права на уважение частной жизни

Право на уважение частной жизни в качестве многокомпонентного концепта, каким мы его представляем сейчас, возникло относительно недавно, в середине прошлого века, и с этого времени успело сделать «головокружительную карьеру», неустанно развиваясь вслед за общественным прогрессом. Сегодня, в эру информационных технологий и цифровых СМИ, оно стало, пожалуй, одним из самых актуальных и обсуждаемых прав человека.

Архивные документы дают возможность проследить его развитие от самого зарождения, в котором уже есть некая загадка. Дело в том, что большинство прав человека первоначально оформлялись в рамках национальных правовых систем, и из них были перенесены в сферу действия международного права. В отличие от них, право на уважение частой жизни было закреплено на международном уровне в отсутствие своего устоявшегося понятия в конституционном праве отдельных государств.

Самым значимым международным документом, в котором встречается его первое упоминание, является Всеобщая декларация прав человека, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г. В соответствие со статьей 12 Всеобщей Декларации, «никто не может подвергаться произвольному вмешательству в его личную и семейную жизнь…».

Всеобщая Декларация была принята ООН на основе её проекта («Secretariat Outline»), разработанного в 1947 г. Директор отдела ООН по правам человека, Джон П. Хамфрей (John P. Humphrey), в своих воспоминаниях указывал на то, что при подготовке проекта Всеобщей Декларации выдержки из национальных конституций не использовались. Они были применены Секретариатом ООН только впоследствии в качестве обоснования уже готового проекта. В действительности Секретариат ООН опирался на несколько международных деклараций, подготовленных в первые послевоенные годы, включая Положение об основных правах человека («The Statement of Essential Human Rights»), представленное Панамой и разработанное под патронажем Американского Института Права2. Из него, без каких-либо серьёзных дискуссий, и перекочевало данное право.

Не секрет, что основным источником вдохновения для авторов Европейской Конвенции по правам человека явилась Всеобщая Декларация прав человека, о чём прямо указано в преамбуле к Конвенции: «Правительства, подписавшие настоящую Конвенцию, … принимая во внимание Всеобщую декларацию прав человека, … учитывая, что эта Декларация имеет целью обеспечить всеобщее и эффективное признание и осуществление провозглашенных в ней прав … преисполненные решимости … сделать первые шаги на пути обеспечения коллективного осуществления некоторых из прав, изложенных во Всеобщей декларации, согласились о нижеследующем …».

Одним из первых авторов статьи Европейской Конвенции об уважении права на частную жизнь был Пьер-Анри Теджен (Pierre-Henri Teitgen), активный участник французского народно-республиканского движения. Единственным противником включения этого права в текст Конвенции была Великобритания, которая, вероятно, опасалась ущемления своего суверенитета. Однако её возражения были отклонены Юридическим Комитетом ответственным за разработку Конвенции3.

Из текстов протоколов обсуждений проекта Европейской Конвенции становится очевидно, что создатели Европейской Конвенции почти не обсуждали включение в неё нормы о праве на уважение частной жизни, совершенно не подозревая о том, какой мощный потенциал для защиты самых разнообразных прав они закладывают.

Потенциал этот получил своё развитие благодаря постановлениям Европейского Суда по правам человека, который, в силу статьи 32 Конвенции, обладает правом толкования и применения положений Конвенции, в том числе, права на уважение частной жизни.

II. Интерпретация права на уважение частной жизни в постановлениях Европейского Суда

Прежде всего, интерпретация права на уважение частной жизни, осуществляемая Судом, направлена на определение объёма этого права, которое является в некотором роде собирательным понятием, состоящим из более узких и конкретных «прав».

Отличительной чертой толкования этого права является то, что оно опирается не на какое-то доктринальное понятие «частой жизни», а возникает при рассмотрении Судом конкретного дела. При этом Суд неустанно раздвигает границы этого права, принимая решение о его применении всё к более широкому кругу отношений.

Так, на момент создания Конвенции значительная часть юристов рассматривала право на уважение частной жизни как право «быть оставленным в покое» («right to be left alone»), право на невмешательство государства в личную жизнь. Такая его интерпретация была предложена Самулем Д. Варреном (Samuel D. Warren) и Луисом Брэндисом (Louis Brandeis) в их знаменитой статье «Право на частую жизнь» («Right to privacy»), опубликованной в 18904.

В одном из своих первых дел, деле Икс против Исландии5, которое было посвящено обоснованности запрета на содержание собак дома, Европейская Комиссия по правам человека (орган, рассматривающий вопросы приемлемости жалобы перед передачей её на рассмотрение Европейского Суда) расширила объём интерпретации этого права. В этом деле, Комиссия постановила, что право на уважение частной жизни включает в себя не только право на то, чтобы жить так, как тебе хочется, как тогда считали многие теоретики, но и право на установление и развитие отношений с другими людьми, прежде всего в эмоциональной сфере для развития и реализации личности. Отношения с домашними животными по мнению Комиссии не затрагивали понятие частной жизни. Поэтому, разумеется, дело было признано неприемлемым.

В целом, первоначальная интерпретация права на уважение частной жизни, просуществовавшая до начала 1990-х, базировалась на понятии частного как антипода публичного. Сдвиг этой парадигмы произошёл с принятием решения по делу Нимитц против Германии6 об обыске в адвокатской конторе заявителя. Суд указал на то, что он «не считает возможным или необходимым дать исчерпывающее определение понятию «личная жизнь» и что «было бы слишком строго ограничить ее интимным кругом, где каждый может жить своей собственной личной жизнью, как он предпочитает, и тем самым полностью исключить внешний мир из этого круга». Это решение распахнуло двери для отнесения к частной жизни вопросов, связанных с профессиональной деятельностью человека7.

Сегодня право на уважение частной жизни включает в себя право на имя, защиту репутации, защиту личного изображения, информацию о происхождении, физическую и духовную целостность, сексуальную и социальную идентичность, сексуальную жизнь и ориентацию, благоприятную окружающую среду, самоопределение и личную автономность, защиту от обысков и прослушивания переговоров и другие.

Кроме установления объёма права на уважение частной жизни Европейский Суд своими постановлениями постепенно вычерчивает и его содержание. Изначально оно исчерпывалось исключительно негативными обязательствами государств-участников, заключающихся в том, что они должны воздержаться от незаконного и неоправданного вмешательства в частную жизнь граждан. Однако в 1985 г. Суд принял решение по делу Икс и Игрек против Нидерландов8 в котором заключил, что «хотя целью статьи 8 и является в основном защита индивида от произвольного вмешательства со стороны государственных властей, она не просто обязывает государство воздерживаться от такого вмешательства: это негативное обязательство может дополняться позитивными обязательствами, неотъемлемыми от действительного уважения личной или семейной жизни».

Позитивные обязательства получили своё развитие из статьи 1 Европейской Конвенции, которая гласит: «высокие Договаривающиеся Стороны обеспечивают каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в … Конвенции».

Одним из основных позитивных обязательств являются процедурные обязательства государств-участников Конвенции. Они связаны со статьей 35 Конвенции, возлагающей на заявителей обязанность перед обращением в Суд исчерпать национальные средства правовой защиты. Это требование теряет всякий смысл, если на национальном уровне отсутствуют эффективнее процедуры, позволяющие добиться восстановления нарушенного права.

Примером дела, где было найдено нарушение процедурного обязательства в рамках права на частую жизнь, является дело Диксон против Соединённого Королевства (Dickson v. the United Kingdom)9. Оно касалось вопроса права заключённого участвовать в процедуре искусственного оплодотворения. Ведомственные правила Великобритании по этому вопросу не позволяли провести адекватную оценку конкурирующего общественного и личного интересов. Эти правила предполагали, что участие в процедуре искусственного оплодотворения допускается только в исключительных обстоятельствах. Однако понятие «исключительных обстоятельств» толковалось настолько узко, что доказать их наличие заключённые практически могли.

Обратным же примером является небезызвестное дело Хаттон и другие против Соединённого Королевства (Hatton and Others v. the United Kingdom)10 о шуме, создаваемом в связи с расширением аэропорта Хитроу. Приходя к выводу об отсутствии нарушения Конвенции, Суд подчеркнул, что процедура, предшествующая принятию решения о расширении аэропорта, включала в себя всесторонние исследования и консультации. Лица, потенциально подвергнутые шумовому воздействию, могли направить своих представителей для участия в процедуре и оспорить принятые решения. Иными словами, Правительство выполнило обязательство по оценке соревнующихся интересов отдельных лиц и общества.

Кроме процедурных обязательств судебная практика обозначила такие позитивные обязательства, как обеспечение законодательной защиты от сексуального насилия11, признание транссексуалов12, обеспечение доступа инвалидов к различным объектам13, обеспечение безопасной окружающей среды14 и другие.

Таким образом, мы видим, что Европейский Суд в толковании права на уважение частной жизни использует скорее функциональный подход, базирующийся на анализе социальных условий реализации правовой нормы, нежели исторический подход, состоящий в выявлении смысла нормы путём обращения к истории её принятия. Наблюдая такое активное расширение права на частую жизнь в интерпретации Европейского Суда, естественным образом встаёт вопрос о легитимности подобного рода толкования, явно выходящего за пределы первоначального замысла творцов Конвенции.

Легитимация такого подхода базируется на: (1) отсылке к предыдущей судебной практике, которая создаёт впечатление стабильности и преемственности правовых позиций Европейского суда; и (2) на отсылке к европейскому консенсусу по тому или иному вопросу. Например, недавно вопрос о наличии европейского консенсуса исследовался Судом в деле Олиари и другие против Италии (Oliari and others v. Italy)15 о необходимости регистрации однополых семей для предоставления им юридической защиты.

Такой уникальный метод позволяет поддерживать существование Европейской Конвенции в качестве живого инструмента  защиты прав человека, готового дать ответы на новейшие вызовы и обеспечить высочайший авторитет постановлений Европейского Суда.

Бесспорно, некоторые из этих постановлений, встречают неприятие со стороны национальных властей, что произошло с делом Константин Маркин против России (Konstantin Markin v. Russia)16 о праве военнослужащих на отпуск по уходу за ребёнком, в котором источником нарушения стало качество российского законодательства, не позволяющее военнослужащим мужского пола пользоваться таким отпуском. Однако подобные эксцессы – редкость. В подавляющем большинстве случаев российские власти активно сотрудничают с Европейским Судом в области защиты права на уважение частной жизни.

В качестве одного из самых свежих примера можно привести дело Хорошенко против России (Khoroshenko v. Russia)17, рассмотренное Судом 30 июня 2015.

Заявитель, Андрей Хорошенко, отбывающий тюремный срок в г. Соликамске Пермской области, был приговорен к пожизненному лишению свободы по обвинениям в бандитизме, грабеже и убийстве. Первые десять лет своего заключения, с 1999 по 2009, он провёл в исправительной колонии особого режима в Пермской области, после чего был переведён в обычные условия содержания.

В исправительной колонии особого режима заявитель был ограничен в контактах со своей семьей, женой, трёхлетним сыном, братом и другими родственниками, с которыми он «хотел поддерживать тесную связь». Он мог видеть родных только раз в полгода в течение четырех часов, причем разговаривая только через стекло или решетки, без возможности физического контакта, в присутствии охраны. В одно посещение к заявителю допускали максимум двух взрослых людей.

Европейский Суд в анализе этого дела отметил, что среди стран – членов Совета Европы существуют разные практики касательно посещений заключенных – однако везде приговоренных к пожизненному сроку родные могут посещать как минимум раз в два месяца. При этом в большинстве стран различия в сфере посещений между отбывающими пожизненный срок и остальными заключенными отсутствует. Единственной страной Совета Европы, где приговоренных к длительному сроку заключения выделяют в отдельную группу, снижая число визитов родных, является Россия.

Суд посчитал имеющиеся в российском законодательстве ограничения нарушающими право на уважение частной и семейной жизни заявителя, указав, что  ограничения на свидания делали особенно сложным для заявителя поддержание контактов со своим ребенком и престарелыми родителями в период, когда поддержание контакта с семьей было особенно важно для всех заинтересованных лиц. Полный запрет прямого физического контакта с заявителем и присутствие надзирателя в пределах слышимости в этот период способствовали тому, что заявителю не удалось установить тесную связь со своим сыном во время важнейшего периода детства последнего. Оспариваемые условия свиданий в колонии не придавали должного значения принципу пропорциональности и необходимости перевоспитания и реинтеграции осужденных к пожизненному лишению свободы.

Заявителю были присуждены компенсация морального вреда в размере 6 тыс. евро и компенсация судебных расходов в размере 11 тыс. 675 евро.

Как следует из информации Правительства об исполнении этого решения18,  до конца 2015 присужденные суммы заявителю были выплачены в полном объёме. Кроме того, Министерством юстиции Российской Федерации уже разработан проект федерального закона «О внесении изменений в статьи 125 и 131 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации», дающего право на одно длительное свидание в течение года осужденным к отбыванию наказания на строгом режиме, в том числе и осужденным пожизненно19. Конечно, вопрос о том, будет ли достаточным предлагаемая реформа законодательства остаётся открытым. Ответ на этот и многие другие вопросы, возникающие в процессе исполнения постановлений Европейского Суда, предстоит выяснить в процессе постоянного диалога между Европейским Судом и Российской Федерацией.

1.  Настоящая статья является выражением частного мнения автора, но не отражением официальной позиции Европейского Суда по правам человека или иных органов Совета Европы.

2 John P. Humphrey, Human rights & the United Nations: a great adventure (Dobbs Ferry, N.Y. : Transnational Publishers, 1984), C. 27, 31, 32, 40.

3 Ed Bates, The Evolution of the European Convention on Human Rights, (Oxford University Press, 2010), С. 77-78.

4.  Samuel D. Warren, Louis Brandeis, The Right to Privacy, 4 Harvard L.R. 193 (Dec. 15, 1890)

5.  X. v. Iceland (dec.), 6825/74, 18 May 1967, DR, no. 5, С. 86.

6.  Niemietz v. Germany, 16 December 1992, § 29, Series A no. 251B

7.  См, например, Sidabras and D?iautas v. Lithuania, nos. 55480/00 and 59330/00, ECHR 2004VIII

8.  X. and Y. v. the Netherlands, no. 8978/80, §23, 26 March 1985,

9.  Dickson v. the United Kingdom [GC], no. 44362/04, §§ 82-85, ECHR 2007V

10.  Hatton and Others v. the United Kingdom [GC], no. 36022/97, §§ 128-129, ECHR 2003VIII

11.  M.C. v. Bulgaria, no. 39272/98, ECHR 2003XII

12.  Christine Goodwin v. the United Kingdom [GC], no. 28957/95, ECHR 2002VI

13.  Botta v. Italy (dec.), 21439/93, 24 February 1998

14.  Lopez Ostra v. Spain, 9 December 1994, Series A no. 303C

15.  Oliari and Others v. Italy, nos. 18766/11 and 36030/11, 21 July 2015

16.  Konstantin Markin v. Russia [GC], no. 30078/06, ECHR 2012 (extracts)

17.  Khoroshenko v. Russia [GC], no. 41418/04, ECHR 2015

18.  https://rm.coe.int/CoERMPublic CommonSearchServices/DisplayDCTM Content? document Id=09000016805ac964

19.  https://regulation.gov.ru/projects? type=ListView#npa=49440